О "Записках современника" И. Лежнева[1]

М. Розенталь

Тема этой интересной и замечательной книги — разоблачение на живом примере пути автора и истории русской интеллигенции после революции 1905 года легенды о надклассовое интеллигенции, об ее «особой» роли как, по определению Иванова-Разумника, «этически антимещанской, социологически внесословной, внеклассовой преемственной группы».

Вывод этой книги — самой историей, ходом классовой борьбы, жизнью утвержденный и проверенный закон: «Интеллигенция может быть сильна, только если соединится с рабочим классом» (И. Сталин).

Предпринимая «клинический» опыт вскрытия мира идей буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции, ее путей развития, превращений, ее действительной сущности и иллюзий, которые она создает о себе, автор прекрасно понимает, что тема его книги не является достоянием глубокой истории. «Когда встречаешь иного буржуазного интеллигента-современника, — пишет он в своем предисловии,—восходившего на общественную арену под знаком борьбы с «писаревщиной», а ныне, не перевооружившись идейно, ничтоже сумняшеся, комментирующего для печати труды шестидесятников, то трудно отделаться от мысли, какая безмерная пошлость заключена в том, что люди сохраняют физическую жизнь и тогда, когда их эпоха безвозвратно отошла уже в прошлое». В наше время, в эпоху борьбы за построение социалистического общества, в эпоху империалистических войн и пролетарских революций, «обветшалая иллюзия надклассовости» котируется все меньше и меньше. Классовая борьба беспощадно обнажает действительные, движущие теми или иными труппами интеллигенции силы, определяет ее реальную роль и место в общественном движении. Лучшие умы буржуазной интеллигенции переходят на сторону пролетариата, сливают свои интересы и борьбу с интересами и борьбой рабочего класса. Андрэ Жид записывает свою беседу с П. Валери в своих «Дневниках»: «Если коммунизму обеспечен успех, — говорил мне V, — это отобьет у меня всякий вкус к жизни», а у меня — наоборот, если он погибнет». «Я хотел бы во весь голос кричать о моей симпатии к СССР, и пусть мой крик будет услышан, пусть он приобретет значение. Мне хотелось бы пожить подольше, чтобы увидеть результат этих огромных усилий, их триумф, которого я желаю от всей души и для которого я хотел бы работать». Так решается «вечная» проблема интеллигенции. Так, собственно, она решалась всегда. Или с буржуазией, или с пролетариатом. Иллюзии же о надклассовости являлись самозащитой от прозаического служения интересам буржуазии.

Это глубоко и очень ярко показывает в своей книге И. Лежнев. Без тени вульгаризации, грубого социологизирования автор с точки зрения «пролетарской партийности» вскрывает социальную основу поведения, переживаний, психологии интеллигента-одиночки в эпоху революции 1905 г. и в годы реакции и сопоставляет это «единичное» с «общим» — с поведением и философией всей буржуазной интеллигенции.

Первые шаги формирования классовой психологии у ребенка, окруженного определенной средой, выражались в еще неопределенной, детски наивной философии «настоящих» и «похожих». «Все поднято на высоту культа—и госпиталь, и главный врач, и прекрасный рысак, породистый, горячий, и резиновые шины, и лакированный фаэтон, и нарядный армяк на кучере. Стоит маленький в оцепенении восторга. Вот это «настоящее», а Ефрем с водовозной клячей своей — «похожие». Тоже лошадь, тоже на четырех ногах, тоже тащит—да не то!» (23 стр.). Так уже в детстве закладываются первые основы буржуазной идеологии.

Революция пятого года. Сильная волна революционного движения захватывает одну группу интеллигенции за другой. И. Лежнев вскрывает подоплеку этого тяготения буржуазной интеллигенции к революции. Этой подоплекой было сознание того, как писал В. И. Ленин, «что Россия не пережила еще эпохи демократических переворотов». Социализм представлялся «нравственным идеалом», который осуществится «эволюционным путем», а «революционно свергать надо только самодержавие» (стр. 47). «Социализм», который должен осчастливить «сирых и убогих», интеллигентские идеалы этой «грядущей эпохи» были позой, прикрывавшей подлинные капиталистические идеалы. Героическая борьба рабочего класса, стачечное движение — все это интеллигенту представлялось слишком несущественной и прозаической стороной революции или во всяком случае стороной, мало связанной со сферами высочайших идейных устремлений. Так получался «разрыв между практикой и теорией», между «гривенником» и «каторгой».

В годы реакции буржуазная интеллигенция отходит от пролетариата, «убедившись на опыте, что революционный марксизм ей не по плечу, что ее настоящее место вне с.-д. партии» (Ленин). Великолепно показывает И. Лежнев этот отход интеллигенции от пролетариата, раскрывает механику быстрой смены «увлечения» революцией реакцией, рисует приспособленческую технику вчерашних социал-демократов, использующих полученные знания по «Капиталу» для капиталистического предпринимательства.

В остроумной плаве «Превращения тюремной салфетки» в живых образах изображается этот процесс. «Впервые увидел я реакцию в тюрьме, в революционном крупу, в образе... белой салфетки!.. В первые же дни мне бросилась в глаза в нашей камере небольшая группа своеобразной тюремной аристократии. Эти были приодетые понарядней... Постельное белье у них менялось часто, было оно белоснежное, на подушке — фамильные меточки, потом «думки», пушистые пледы и пр. Еду приносили им с воли в хрустящих накрахмаленных салфетках...» (77).

Буржуазная интеллигенция за исключением незначительной части передовых интеллигентов, тесно связавших свою судьбу с пролетариатом, возвращалась в «отчий дом». «Накрахмаленная салфетка моих тюремных «аристократов» превратилась в дюжину скатертей, тюремные табуреты—в столы, расставленные покоем... тюремный «пикник»—в банкет». Позже эти «аристократы» стали лакеями буржуазии «в полном и точном смысле слова». «Лакеи—как «человеки» в Палкинском ресторане, во фраках и с белой салфеткой под мышкой. Вот оно — последнее превращение тюремной салфетки, самое ренегатское и позорное». (84 стр.) «Превращения» бывших «революционеров» совершались с поразительной быстротой. Автор дает несколько образов этих «революционеров»: бывший социал-демократ «отбил» жену у богатого экспортера; на деньги богатой жены он стал издавать газету, «извивался», «вертелся», «пока не навертел большого дела», стал богачом и «достиг зенита славы, и добра»; маменькины сынки, «бывшие красные эсеры» — «могут ли они жениться по расчету и — о ужас! — взять приданое! Конечно нет. Но ведь и он же ее любил и она тоже любила, и они оба друг друга любили. И потом почему это называть обязательно приданым? Просто папа Нюрочки должен же позаботиться о своих детях» (83).

Так, юродствуя, виляя, прикрывая свое собственное убожество и отход от революции, убеждая себя, что этот отход необходим в интересах... революции, создавая о своих прозаически капиталистических делах иллюзии надклассового служения высшим идеалам, отходила интеллигенция от революции. «Новые веяния» мелкобуржуазной интеллигенции были полным адекватным отражением происшедших изменений «внизу», в бытии мелкой буржуазии. Когда молодой интеллигент пришел к своим башмачникам, у которых он «орабочивался», к Берчику, который сейчас «обзавелся домом, мастерской, стал хозяйчиком», жена Берчика встретила его словами: «Теперь ша! Берчик политикой больше не занимается!»

В двух остальных частях книги «Властители дум» и «Превращения» дается описание и теоретический разбор «бытия» и «сознания» интеллигенции в годы реакции, отмечаются ее «вехи позора», говорится об ее властителях дум — Ницше, Оскар Уайльд, Леонид Андреев — и анализируются последующие превращения интеллигенции в годы сменовеховства.

«Властители дум» создавали необходимые иллюзии, все они «вместе и каждый по своему потрафляли мелкому человеку в его вожделениях и пороках, общественных и личных, а для прикрытия уродства и мерзости услужливо предлагали ему маску красоты, благородства, величия. Это было все или даже больше того, что мог пожелать для себя плюгавый мелкий буржуа — коротконогий, лысый и пузатенький. Без труда он становился по выбору сверхчеловеком, Дорианом Греем, лордом Генри или Лоренцо ди Спадаро... и переселялся в замок» (181).

Но никакие «властители дум» не могли прикрыть предательских контрреволюционных деяний веховской интеллигенции, благословлявшей царскую власть и заявлявшей, что одно самодержавие «своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной». И Лежнев конкретным анализом фактов показывает истинное лицо этой интеллигенции, показывает, какому классу она служила, подлинные ее устремления в годы сменовеховства, когда ее «чистые», «надклассовые» лозунги прикрывали чаяния капиталистических реставраторов.

В «Записках современника» любопытна одна черта. Автор очень часто возвращается к философским вопросам, в книге даже есть специальная глава «Победа пролетариата — победа диамата». Это неслучайно и имеет глубокий смысл. Практический опыт класса концентрируется и выражается в определенных теоретических категорий, в философском методе. Автор не может пройти мимо философского метода, выросшего на основе буржуазной практики и явившегося одним из существенных источников величайших заблуждений. «Нам, как хлеб насущный, нужен был диалектический материализм», — подчеркивает он неоднократно, имея в виду первые годы идеологического формирований, но метафизика, теоретический оппортунизм, «элементы философского идеализма развиты, можно сказать, в самом воздухе буржуазного общества, и их можно собирать сколько угодно совсем неискушенной рукой». И. Лежнев правильно и умело показывает связь революционной практики пролетариата с философией диалектического материализма. Формулой «победа пролетариата — победа диамата» выражается победа пролетарской партийности в области теории и философии.

Правдиво и искренне звучат последние слова книга: «Надо включиться целиком и без остатка, без интеллигентских колебаний и трусливой оглядочки в практику рабочего движения, в международное пролетарское содружество, в строительство социализма. От утопии воспитания «нового человека» в рамках капиталистического общества — к живой реальности культурной революции, от утопии «внеклассовости» — к реальности строящегося бесклассового общества».

Это — не пустые слова. Они обоснованы всем развитием классовой борьбы, честным и мужественным анализом пути буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции. ролью и положением интеллигенции в социалистическом строительстве. В них заложена великая историческая правда.