"Иностранный легион" Финка

Ф. Левин

Иностранный легион обычно служил материалом для всякого рода романтических и приключенческих рассказов, повестей, романов.

Самое назначение иностранного легиона, способы его комплектования окружали каждого легионера ореолом тайны, и для беллетриста открывалась широкая возможность плести узоры авантюрной интриги.

Это были наемные войска Франции, охранявшие ее колонии в Африке и Индо-Китае. В легион принимались все, лишь бы были годны для военной службы. Документов никаких не требовалось, можно было назваться любым именем и фамилией. О прошлом и о причинах поступления не спрашивали. Человек, который хотел по тем или иным обстоятельствам покончить со своей прежней жизнью, кто вынужден был скрываться, кто не ждал ничего лучшего в будущем, поступал в легион и превращался в профессионального солдата, кондотьера до конца своих дней.

Отныне он должен был забыть о родине и о цивилизованной жизни, проводить дни и ночи в стычках с туземными обитателями колоний, восстающими против своих поработителей, в периоды затишья отдыхать в солдатских кабаках и публичных домах и умереть в конце концов от пуль, болезней или солнечного удара.

Иностранный легион был причудливой смесью «племен, наречий состояний», собравшихся со всех концов мира головорезов, убийц, преступников, людей разочарованных в жизни или увлеченных дешевой романтикой и экзотикой легиона, не умеющих написать свое имя или, наоборот, имеющих высшее образование, знающих несколько языков.

Естественно, что для беллетриста — поставщика пряной колониальной экзотики во славу империализма — здесь в изобилии находились всевозможные сюжеты для буржуазных еженедельников и ежемесячников и для их российской копии — сойкинского «Мира приключений». Само собой понятно, что каторжная жизнь легионеров изображалась в этих произведениях только со своей показной, романтической стороны, способной увлечь молодежь, напитать ее империалистическим ядом.

С начала мировой войны иностранный легион был переброшен в Европу. В его ряды влились в большом количестве уже нетипичные для него пополнения: всякого рода иностранцы, подданные союзных с Францией государств: русские итальянцы. В их числе вместе с русскими студентами во Франции, вместе с политэмигрантами социал-патриотами» оказался молодой Виктор Финк, написавший теперь, спустя много лет, книгу «Иностранный легион»^[1].

Легион залег в окопы империалистической войны.

Разбавленный пополнениями, попавший в новые условия позиционной войны, он стал только частицей огромной армии, затерялся в ней. Романтические краски колониальных набегов слиняли. На мельнице войны стали перемалываться самые затверделые кондотьерские мозги.

Легионер Бланшар, по прозвищу Лум-Лум, проходит сложный процесс превращения. Он — центральная фигура тринадцати новелл, образующих книгу. В первой из них «Кафар Лум-Лума», это — профессиональный солдат. Его дело — воевать и убивать, не рассуждая, в нем нет как будто ни проблеска человечности. У Лум-Лума тоска — кафар. Он ночью, в разведке, подбирается к немецким окопам, убивает немца, втыкает в труп винтовку, надевает на ее приклад кепи, стащенное у своего капрала, отрезает у трупа оба уха и пробирается обратно. В тринадцатой новелле «Пост № 6» Лум-Лум бунтует против войны, он не хочет бить немцев, он хочет убивать хозяев, организаторов войны. Лум-Лум бежит из-под расстрела и исчезает.

Таков путь этого человека в школе империалистической войны.

Каждая из тринадцати новелл представляет собой самостоятельное целое. Иначе, впрочем, она и не была бы новеллой. И однако только вместе, только в своей совокупности они вполне и до конца выполняют свою художественную и идейную функцию. Ибо все они внутренне связаны фигурой Лум-Лум, его развитием. Не имеет значения, что в некоторых новеллах Лум-Лум вовсе не появляется или только промелькнет. Эти новеллы образуют фон, создают атмосферу, раскрывают в различных эпизодах зверство, бессмысленность, жестокость империалистической войны, массового истребления людей для наживы хозяев. И только в этой целокупности, в этом комплексе становится до конца понятной, обоснованной, художественно доказанной и неизбежной эволюция Лум-Лума.

О мировой войне написано множество книг. изображавших ее с различной идейной направленностью и художественной силой. Ремарк, Ромэн Роллан, Анри Барбюс, Ричард Олдингтон, Эрнст Глезер, Луи Селин, все их книги вспоминаются при чтении «Иностранного легиона». Из советских авторов можно припомнить разве только «Интервенцию» Л. Славина, герой которой, вожак французских солдат Селестен, имеет немало черт, сближающих его с Лум-Лумом. Но все-таки «Иностранный легион» перекликается именно с творчеством западно-европейских писателей. И не только потому, что и там и здесь изображен преимущественно западный фронт, не только потому, что сходен изображаемый материал: люди, обстановка войны, быт и пейзаж, но и потому, что манера письма, художественный почерк, творческие приемы, вплоть до построения новелл, Виктора Финка восходят к стилю и традициям западной, главным образом французской, литературы, начиная с военных рассказов Мопассана. В этом смысле стиль Виктора Финка представляет собой своеобразный сплав, результат учебы и усвоения. И тем ценнее, что созданная им книга не ученическое подражание, не эпигонство, что привнесенное автором свое идейное содержание по-новому окрасило традиционные средства и приемы, дало новое звучание. Получилась книга значительная в художественном отношении, книга большой антивоенной, антиимпериалистической силы.

Если до сих пор Виктор Финк был известен в литературной среде и советскому читателю, главным образом, как журналист и как автор двух неплохих очерковых книг — «Евреи в тайге» и «Евреи на земле», то «Иностранным легионом» он приобретает в нашей литературе место настоящего писателя.

Излагать содержание книги значило бы пересказать своими словами все тринадцать новелл. Это — неблагодарная задача. Да и что бы это дало? Осталась бы фабула, исчезли бы аромат книги, ее вкус и цвет, психологический узор. А ведь именно в этом не меньше, если не больше, чем в движении сюжета, заключаются сила и впечатляемость художественного произведения, его содержание

Каждая из тринадцати новелл представляет собой эпизод империалистической войны.

Написанные в скупой манере, без размазывания психологических переживаний, без нагромождения натуралистических деталей, без излишних нажимов, подчеркивания, без нарочитого выделения итогов, выводов, тенденций, они оставляют читателю широкое поле для размышления. Виктор Финк не навязывает читателю своих суждений, не агитирует прямо, но тем сильнее воздействует на читателя тот итог, к которому он приходит вместе с Лум-Лумом.

Все происходящее, весь драматизм событий, бессмысленных смертей, жестокостей, вонь и смрад империалистической войны даны в книге сквозь призму особого французского юмора, переходящего зачастую в сарказм.

«На новую позицию мы выступили в тот час, когда ночь едва начала сменяться рассветом.

Там, где от шоссе отрывалась тропинка, убегавшая в ходы окопных сообщений, солнце осветило невысокий столб и прибитую к нему доску с надписью:

«Климатическая станция для нервных больных. Гостиница «Под открытым небом». Блиндированные номера для лиц хрупкого телосложения. Изысканная кухня. Живописные окрестности. Интересные экскурсии». («Пост № 6»),

Этот цинический юмор характерен для всей книги и особенно для основного персонажа — Лум-Лума. Для него вообще нет как будто ничего святого. С грубоватой и язвительной насмешкой и соленой шуткой он относится к наиболее волнующим событиям. Этот цинизм, однако, — только кора, броня, защита от сумасшествия, от необходимости сейчас же и всерьез что-то делать. Циническое отношение к смерти и крови, профессиональная бравада, это — средство самосохранения рассудка, балансирующего на последней грани. Оно заменяет Лум-Луму и его соратникам идейное отношение к войне, которого у них нет, ибо им чужды лозунги, выдвинутые в оправдание войны буржуазией. Юмор заполняет пустоту в сознании, и если от него отказаться, если признаться самому себе, что за ним пустота, то остается только выть и сходить с ума. И только начав бунтовать против империалистической войны, только начав добираться до ее истинного смысла, Лум-Лум обращает свою язвительную насмешливость по настоящему и правильному адресу. Она приобретает тогда иной смысл и назначение.

Трудно охарактеризовать все многообразие содержания и эмоций книги. Острота ситуаций, реализм изображения, юмор, сарказм, лиризм, скепсис, мужество — все это сплетается в едином сочетании. Война, люди поворачиваются и раскрываются различными своими сторонами. В «Кафаре Лум-Лума» выпукло выступает озверение людей, тоскующих от бессмысленности войны. В «Немце» эта бессмысленность и противоречивость проступают еще более ярко, в этой новелле уже заложено начало последующей эволюции Лум-Лума. Когда Лум-Лум и пленный немец, раздетые догола, сидят рядом, когда Лум-Лум от души потешается над тем, что все голые люди одинаковы и нельзя отличить легионера от немца, здесь нащупывается тот переход к братанию, которое осуществляется в новелле «Пост № 6». В «Вопросах чести» сопоставление письма Борегара и отношение к нему старых легионеров развенчивают последние остатки псевдоромантики легиона. «Неудача Эмиля Ван ден Бергэ» перекликается и противопоставляется «Атаке». Ван ден Бергэ и Лум-Лум — оба ненавидят капитана Персье. Ван ден Бергэ грозится, что он убьет капитана, но, оказывается, не в состоянии этого сделать, когда есть возможность. Ирония обстоятельств такова, что он становится спасителем капитана и получает орден. Ван ден Бергэ сходит с ума. Он сделан не из того теста, из которого сотворены будущие бойцы против империалистической войны. Капитана просто, без криков и позы, убивает Лум-Лум.

Дети и женщины на войне. Эта тема во всем своем трагическом содержании, с почти эпической простотой раскрывается в «Таверне в Тиле».

Одна из лучших в литературном отношении новелл — «Бигудо» — строится на недоразумении. Лум-Лум ничего не знает о смерти своего закадычного друга Бигудо. Поэтому все, что говорят о трупе, Лум-Лум относит к живому Бигудо.

В «Весне» снова особая коллизия. Война и смерть служат предметом спора двух крестьянских хозяйств. Им нужны удобрения. Они стремятся заполучить к себе на постой кавалерию или артиллеристов потому, что там есть лошади, навоз. Они поднимают спор из-за того, где похоронить труп только что на глазах у них разбившегося германского летчика, потому что труп, это — удобрение. Эта новелла с необычной остротой, с неожиданной стороны обнажает противоречия войны.

Бессмысленность войны, дешевизна человеческой жизни раскрываются в «Снова в Тиле», где солдат Шапиро попадает под расстрел из-за пьяной драки, в которую он ввязался движимый любовью, желанием прекратить издевательство над ребенком, в «После битвы», где солдат, по прозвищу Петроград, должен быть расстрелян только потому, что заблудился в лесу, пропутешествовал шестеро суток, уже вычеркнут из списков и потому считается дезертиром.

Каждая, отдельно взятая новелла могла бы послужить материалом для пацифистских, ремаркистских выводов.

Но образ Лум-Лума освещает, скрепляет и цементирует эти новеллы воедино. В «4 Лорано 4» от восхищения героизмом циркового наездника, искалеченного войной, он переходит к негодованию.

«— Я все стараюсь понять эту лавочку. Вот тебе оттяпало ноги. Очень хорошо. Немецкий фабрикант получил монету за пушку, французский за новые ноги. Теперь играем обратно. Нам с тобой удалось оторвать ноги Фрицу. Очень хорошо. Что же выходит? За пушку получит французский фабрикант, за новые ноги — немецкий. Так мы для них и катаем шары.

Слепец ерошил волосы.

— Мсье Лум-Лум! — закричал он не своим голосом. — Мсье Лум-Лум! Перестаньте!

А Лум-Лум, не обращая внимания, продолжал:

— Наше дело маленькое, гусар. Подставлять морду за одно су в день. Лавочка. Ну, скажи сам, разве не лавочка?»

Лум-Лум бежал из-под расстрела.

«Мозиказика, — парень из сенегальской части, самокатчик, как и я, — говорил, стуча громадным черным пальцем по рулю велосипеда:

— Значит, ему не лежала дорога через смерть. Она теперь долго живи. Она теперь кого-кого большой неприятность делай.

Лум-Лума не нашли за весь день.

Когда прошло еще три дня и поиски продолжали оставаться безрезультатными, — мы стали вздыхать легче: теперь уж он, значит, далеко.

Мозиказика разводил руками:

— Значит, не лежал дорога через смерть».

Нельзя сказать, чтобы книга Виктора Финка была исключительным явлением, чтобы она решала какие-то новые только в ней поставленные проблемы, чтобы она открывала совсем новые литературные пути. Книга не свободна от недочетов, новеллы по качеству неравноценны. Слабее других «Миллэ и Незаметдинов». В «После битвы» в изображении «Петрограда» перейдена мера «расейщины», особенно в языке.

Но в целом книга получилась интересная, нужная, значительная. Фигура Лум-Лума вылеплена с незаурядной силой. Кроме всего прочего, об «Иностранном легионе» можно сказать словами Мозиказика: книга эта, особенно в переводе на иностранные языки, «кого-кого большой неприятность делай». А в дни, когда мир охвачен лихорадочной подготовкой новой бойни народов, это — огромная заслуга писателя, которой каждый советский автор должен гордиться.