"Типические характеры" в жизни и литературе. Статья 1-я
М. Розенталь
Основным недостатком в разработке вопросов социалистического реализма являлся общий подход, отсутствие глубокой разработки отдельных сторон метода советской литературы. Сейчас задача состоит в том, чтобы перейти к глубокому освоению этой проблемы, на основе конкретного критического материала и конкретных произведений советской литературы.
В центре дальнейшей разработки метода социалистического реализма должны стоять такие вопросы, как содержание и форма (у нас уже имеются некоторые попытки постановки этого вопроса на драматургическом материале), как проблема нового типического характера в жизни и литературе и накопления новых форм художественного изображения; нужно со всей решительностью ставить такие вопросы, как композиция, сюжет, язык в социалистическом реализме. Только люди, насквозь консервативные, могут думать, что все здесь остается по-старому, что изменяется только содержание. И исходным методологическим принципом во всей этой работе должно быть глубокое проникновение в (новые закономерности нашей жизни, обобщение совершенно новых в истории явлений, событий, фактов, людей и в них, в этих новых закономерностях, в новых явлениях, людях, событиях, мы должны искать ключ, который нам поможет решить сложнейшие вопросы социалистического реализма.
Одним из основных таких вопросов, несомненно, является вопрос о «типическом характере в жизни и литературе, основным потому, что в центре художественного изображения всегда стоял человек, литературный тип. В нашей критической литературе очень много писали о «типических характерах», в этих писаниях было очень много правильного и много неправильного, надуманного. Критика правильно отмечала, что отличительной чертой метода социалистического реализма по сравнению с литературой прошлого является глубокое раскрытие сущности типа, более глубокое проникновение в его чувства, Мысли, страсти, поведение, в конкретно-исторические социальные условия, питающие их.
Критика также правильно отметила, что отличительной чертой наших людей, характеров» является героизм, самоотверженность во имя общих, коллективных интересов и т. д. Все это верно, но слишком обще вскрывает историческую особенность новых в жизни типических характеров и потому затрудняет диализ на конкретном материале художественных произведений, особенностей художественного метода изображения этих новых людей.
Достаточно привести следующие слова Маркса для того, чтобы убедиться, что развивающаяся социалистическая действительность опрокидывает старые, укоренившиеся в буржуазной литературе представления о типическом характере» и требует новых художественных форм, приемов.
Маркс писал: Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности или самоизменения может быть постигнуто и рационально понято только как революционная практика». Эти замечательные слова получили свою блестящую проверку в пролетарской революции, которую совершили рабочие и крестьяне нашей страны.
Октябрьская революция открыла совершенно новую эпоху в развитии человечества. Коренным образом переделывая экономические основы общества, производя огромные революционные перевороты в области техники, пролетарская революция захватывает в свой круговорот и человека, изменяет его сущность», придает ему новые черты, короче: создает нового человека с иными чувствами, страстями. эмоциями, переживаниями.
Успехи и победы нашей революции огромны. Но чуть ли не самой величественной победой является создание в массовом масштабе нового типа человека, социалистического строителя.
На XVII съезде партии т. Сталин говорил о новых людях города и деревни, о рабочих и работницах — ударниках, о деятелях современной советской деревни — о работниках колхозов и советов, школ и клубов, о старших трактористах, о бригадирах по полеводству и животноводству, о лучших ударниках и ударницах колхозных полей, о новом типе женщины, колхозницы-общественницы.
Эпоха пролетарской революции, революционной практики широких масс является эпохой рождения нового человека; впервые в истории практическое изменение обстоятельств совпадает с самоизменением человека. Когда-то Чернышевский, страстный борец и революционер, создавший литературный тип человека будущего, говорил, что обычно удивляются герою, гению.
«Если хотите, — писал он, — красоте и гению не нужно удивляться. Скорее надобно было бы дивиться только тому, что совершенная красота и тений так редко встречаются между людьми: ведь для этого человеку нужно только развиться, как бы ему всегда следовало развиваться. Непонятно и мудрено заблуждение и тупоумие, потому что они не естественны, а гений прост и понятен, как истина: ведь естественно человеку видеть вещи в их истинном виде».
Чернышевский глубоко прав. Действительно, «дивиться» скорее нужно не тому или иному таланту, герою и т. п., а тому, что они так редко встречаются между людьми. Но Чернышевский прекрасно понимал, что то обстоятельство, что талант редкое явление, имеет глубочайшие основания в строе современного ему общества.
В нашей стране таланты, способные люди, герои перестают быть редким явлением. На улицах наших городов и деревень все чаще и чаще мелькают люди с орденами на груди — этим наиболее ярким свидетельством героичности, талантливости, способности человека. А сколько у нас героизма «будничного», проявляющегося у миллионов рядовых людей, ударников производства, земледелия, науки, искусства и пр.?
Ведь летчики, «герои Советского Союза», — люди, известные всему миру, — это только наиболее яркие и блестящие представители огромных масс социалистических строителей, идущих в своей работе по стопам этих героев.
И этот исторический факт — появление нового человека — с особенной яркостью показывает, как глубоко захватывает в своем прогрессивном движении пролетарская революция, с какой огромной силой она переделывает и изменяет общественные отношения, создает новый мир.
Люди старых общественных формаций, типы и характеры, создаваемые условиями феодального и буржуазного строя, переживающего сейчас последний этап своего существования, запечатлены в литературных образах ряда великих художников, отразивших с наибольшей глубиной ограниченность, односторонность, неполноценность человека своего времени. Но так как человеческий характер всегда стоял в центре художественного изображения, то ограниченность и неполноценность человеческого материала неизбежно переходили в ограниченность художественной литературы прошлого. Сейчас же достаточно даже одного абстрактного утверждения того, что появление нового типа человека, неограниченного, полноценного, развитого индивидуума, неизбежно должно стать источником полноценного развития художественной литературы, изображающей этого человека, чтобы убедиться, что это так, что именно таковы задатки, таковы перспективы нашей литературы.
Плеханов несомненно был прав, когда он в свое время писал, что «художественному изображению хорошо поддается только та среда, в которой личность человеческая достигла уже известной степени выработки».
«Торжеством художественного творчества, — писал, он, — является изображение личностей, принимающих участие в великом прогрессивном движении человечества, служащих носительницами великих мировых идей» (т. X собр. соч. Плеханова, стр. 35).
Эти слова не являются простым агитационным приемом. Они являются выражением действительного положения вещей, реальных законов и перспектив развития литературы.
Своеобразие советской литературы, и в этом величественность ее настоящего положения и особенно перспектив в будущем, в том, что такая личность, являющаяся носительницей «великих мировых идей», появилась и появляется в массовом масштабе.
Вопрос о типическом характере в советской литературе в отличие от литературы прошлого — большая и глубокая проблема, и ее, а также десятки связанных с ней вопросов, повторяем, можно решить, памятуя, что литературный тип является художественным отражением реальных людей и их общественных взаимоотношений и что именно реальные свойства и черты человека, продукта определенных общественных отношений, диктуют определенные формы и способы художественного изображения.
Именно с этой точки зрения можно и нужно проследить, в чем своеобразие советской литературы, то новое, что она вносит в мировую литературу, связь художественной формы с новым содержанием, словом, те изменения, которые претерпевают художественные формы изображения нового в истории человека.
Проблема сущности человека и изменения человеческого сознания, характера занимает в марксизме одно из центральных мест. Маркс писал, что основным пороком всяких идеалистических теорий является то, что их исходным пунктом был выдуманный, фантастический, реально не существующий, идеальный человек, в то время как исходным пунктом теории исторического материализма является реальный человек, человек, связанный с окружающими его условиями, с уровнем производительных сил, с окружающими его общественными отношениями. Этот реальный человек является единственно правильной предпосылкой для научного объяснения социальной сущности человека, его сознания и законов идеологического развития.
Основываясь на этой предпосылке, Маркс впервые открыл подлинные научные законы изменения человеческого характера, показал пути, по которым пойдет это изменение; исследуя реальные условия существования человека в буржуазном обществе, борьбу между господствующим классом и эксплуатируемыми. Он уже в Немецкой идеологии» вместе с Энгельсом мастерской рукой набросал очерк о людях этого общества, принадлежащих к различным, противоположным классам.
Каковы же «типические характеры», создаваемые капиталистическим обществом?
На этот вопрос можно ответить, если принять во внимание основные черты этого общества. Капиталистическое производство, вырастая на основе разделения труда, доводит это разделение до его самой высшей формы — до отделения города от деревни и разделения труда на физический и умственный. На основе этого гигантского разделения труда происходит всеобщий процесс распадения, раздвоения: производительные силы отделяются от индивидов, от непосредственных производителей и противостоят им как враждебная сила, распадаются труд и самодеятельность человека, капиталистический труд и самоизменение человека, раздваиваются и становятся враждебными крайностями физический и умственный труд и т. д.
Этот процесс распадения и раздвоения, обусловленный законами капиталистического производства, очень интересно проследить, так как он накладывает на человека печать ограниченного, одностороннего и уродливого развития.
Производительные силы и индивиды. Производительные силы являются частной собственностью класса эксплуататоров, они отчуждены от непосредственных производителей и как овеществленная сила капитала они противостоят индивидам, т. е. рабочим, Маркс это выражает следующими словами:
«Таким образом, на одной стороне — совокупность производительных сил, которые как бы приняли вещественный вид и являются для самих индивидов уже не силами индивидов, а силами частной собственности и, следовательно, силами индивидов лишь постольку, поскольку последние являются частными собственниками; ни в одну из прежних эпох производительные силы не принимали такого вида отрешенности от общения индивидов, как индивидов, ибо само их общение было еще ограниченным. На другой стороне находится противостоящее этим производительным силам большинство индивидов от которых оторвались эти силы, вследствие чего эти индивиды, лишившись всякого реального жизненного содержания, стали абстрактными индивидами, но лишь поэтому-то они и получают возможность вступить в связь друг с другом в качестве индивидов» (Собр. соч., т. IV, стр. 57).
Стало быть, частная капиталистическая собственность, отчуждающая от большинства индивидов производительные силы, лишает их реального жизненного содержания.
Труд и самодеятельность индивида. Это противоречие между производительными силами и индивидами имеет то последствие, что труд этих индивидов, как говорит Маркс, «потерял у них всякую видимость самодеятельности и сохраняет их жизнь лишь тем, что калечит ее». В этом смысле рабочий капиталистического производства стоит даже ниже ремесленника, у которого труд, благодаря тому, что он располагает своими средствами производства, в какой-то мере совпадает с его самодеятельностью. Труд же рабочего на капиталистической фабрике не только не является формой его свободной самодеятельности, но превращается в единственное и изнуряющее средство жалкого существования.
Труд и самоизменение индивида. Несовпадение труда и самодеятельности индивида имеет своим неизбежным продолжением несовпадение капиталистического труда, капиталистических форм изменения обстоятельств и самоизменения личности. Эксплуататорские формы труда рабочего не только не способствуют его развитию, но, наоборот, принижают, уродуют его личность, отнимают у нее всякие индивидуальные черты. Только революционное изменение обстоятельств торжественно с самоизменением личности.
Физический труд и умственное развитие индивида. Особенно ярко процесс всеобщего раздвоения и распадения проявляется в разделении физического и умственного труда, физического труда и всякого рода идеологической деятельности индивидов. Даже у средневекового ремесленника была еще некоторая всесторонность, интерес, который, по словам Маркса и Энгельса, «мог подниматься до ступени примитивного художественного вкуса». Уже на первых этапах капиталистического производства, в мануфактуре, положение коренным образом меняется.
Все те познания, понимание и воля, которые развивает в себе самодеятельный крестьянин или ремесленник, хотя бы и в малом масштабе — подобно тому как дикарь все военное искусство воплощает в приемах своей личной хитрости, — все это в мануфактуре требуется лишь от мастерской в целом. Духовные потенции (движущие силы) производства на одной стороне расширяют свой масштаб именно потому, что на многих других сторонах они совершенно исчезают. То, что теряют частичные рабочие, сосредоточивается в противовес им в капитале.
Мануфактурное разделение труда приводит к тому, что духовные потенции материального процесса производства противостоят рабочим как чужая собственность и порабощающая их сила» («Капитал», т. I, стр. 340).
В другом месте «Капитала» Маркс пишет, что «отдельный человек не может воздействовать на природу, не приводя в движение своих собственных мускулов под контролем своего собственного мира. Как в самой природе голова и рука принадлежат одному и тому же организму, так и в процессе труда соединяется головной и ручной труд. Впоследствии они разъединяются и доходят до враждебной противоположности».
Этот процесс распадения личности в условиях капиталистического общества происходит на основе все более и более усиливающегося антагонистического противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Ограниченность капиталистического способа производства, господство анархии, произвола, случая, частнособственнические капиталистические формы общественного производства, жестокая эксплуатация масс — все это, таким образом, ставит огромные препятствия, непреодолимые в рамках капиталистического строя, для развития человека, его личности.
Поэтому господствующим типом, характером в буржуазном обществе является, как выражаются Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии», «средний индивид», т. е. человек без самобытной индивидуальности, без всестороннего развития своих личных задатков без личной свободы, уродливо и односторонне развитый.
Это и понятно, если еще уразуметь, что всестороннее развитие личности и личная свобода возможны только в коллективе, который дает индивиду средства для такого развития. Но при буржуазном строе такого коллектива нет. Существующие капиталистические формы коллективности Маркс справедливо называет «суррогатом коллективности», «лживой коллективностью».
«В существовавших до сих пор суррогатах коллективности, — пишет он, — в государстве и т. д. — личная свобода существовала только для индивидов, принадлежавших к господствующему классу и только постольку, поскольку они были индивидами этого класса. Мнимая коллективность, в которую объединялись до сих пор индивиды, всегда противопоставляла себя им как нечто самостоятельное; а так как она была объединением одного класса против другого, то для подчиненного класса она представляла собою не только иллюзорную коллективность, но и новые оковы» (IV, 65).
Эти мнимые формы коллективности не могли быть формой такого объединения индивидов, которое бы контролировало условия существования индивидов. Наоборот, капиталистическая анархия, конкуренция, разделение труда имеют своим следствием то, что условия существования индивидов не находятся в их руках, что они, эти условия, бесконтрольны и противостоят индивидам как чуждая им связь, как некая мистическая, потусторонняя необходимость. Индивид вынужден подчиняться этим условиям, они диктуют ему правила поведения и сами они предоставлены случайности. Поэтому Маркс замечает, что «прежнее объединение было лишь (отнюдь не произвольным, как это изображено, например, в «Общественном договоре», а необходимым) соглашением... насчет тех условий, в рамках которых индивидам предоставлялось затем пользование случайностью».
Разумеется, что это решающее условие — отсутствие у индивидов контроля над условиями своего существования — никак не могло способствовать их всестороннему и богатому развитию.
Интересно здесь отметить, что идеологи буржуазии и сами буржуа всегда превозносили буржуазную индивидуальность, как идеальную, и с презрительным пренебрежением относились к личности пролетария, отмечая у него отсутствие всякой индивидуальности. Но дело как раз обстояло так, что, ограничивая трудящихся, класс эксплуатируемых, буржуазия сама себя ограничивала и торжественные провозглашения идеологов буржуазии о буржуазной индивидуальности, как идеале человека, были лишь проявлением чванства ограниченных лавочников. Дело как раз обстоит так, что из всех классов капиталистического общества пролетарии более других еще сохраняют свою индивидуальность. Маркс в свое время дал отповедь одному из представителей этой породы буржуазных экономистов и философов.
«Согласно Дестют де Трасси, — писал он, — большинство людей, пролетарии, должны были бы уже давным-давно потерять всякую индивидуальность, хотя в наши дни дело обстоит так, что именно среди них индивидуальность еще бывает развита наиболее сильно».
Буржуазный экономист и философ отожествляет понятие «личность», «индивидуальность» с понятием «буржуа», «лавочник», «частный собственник». Для них эти понятия совершенно равнозначны, и буржуа именно поэтому представляется идеалом человека, идеалом индивидуальности, что он именно буржуа, а не кто иной. А так как пролетарий не частный собственник, то для буржуазного идеолога это служит самым главным основанием для того, чтобы утверждать отсутствие индивидуальности у пролетария, мизерность и бедность его характера. Однако эта «плохая», с точки зрения буржуазного идеолога, черта пролетария, социальная природа пролетариата, единственного революционного класса современного общества, как раз является условием того, что среди пролетариев «индивидуальность еще бывает развита наиболее сильно».
Конечно, капиталистические формы производства ни в какой мере не являются источником духовного и прочего развития пролетариев. «Экономическое угнетение рабочих неизбежно вызывает и порождает всякие виды угнетения политического, принижения социального, огрубения и затемнения духовной и нравственной жизни» (Ленин).
Но диалектика развития такова, что, эксплуатируя и духовно принижая рабочих, капиталистический способ производства сплачивает, организует рабочих, делает их сознательными борцами против всяческих видов социального, политического и нравственного принижения человека и этим самым возвышает личность сознательного пролетария, делает его индивидуальность благородной в лучшем смысле этого слова.
Это замечают даже люди, ничего общего не имеющие с пролетариатом. «Что... касается недовольства, — пишет один из таких людей, — то человек, который способен был бы примириться с такой обстановкой (т. е. капиталистической — М. Р.) и таким низменным образом жизни, уподобился бы настоящему скоту... Да, бедняк, неблагородный, невоздержанный, строптивый и мятежный, скорее всего представляет собой настоящую личность» (О. Уайльд).
Ленин писал о двух сторонах капиталистической фабрики, о двухстороннем ее влиянии на рабочего.
«Именно фабрика, которая кажется иному одним только пугалом, и представляет из себя ту высшую форму капиталистической кооперации, которая объединила, дисциплинировала пролетариат, научила его организации, поставила его во главе всех остальных слоев трудящегося и эксплуатируемого населения. Именно марксизм, как идеология обученного капитализмом пролетариата, учил и учит неустойчивых интеллигентов различению между эксплуататорской стороной фабрики (дисциплина, основанная на страхе голодной смерти) и ее организующей стороной (дисциплина, основанная на совместном труде, объединенном условиями высокоразвитого технически производства). Дисциплина и организация, которые с таким трудом даются буржуазному интеллигенту, особенно легко усваиваются пролетариатом, именно благодаря этой фабричной «школе» (Ленин, т. V, стр. 462. I изд.).
Таким образом наиболее идеальным» человеком в капиталистическом обществе со всех точек зрения является пролетарий, сознательно выступающий против капитализма, не только сторонник, но и борец за создание реальных условий для подлинного человеческого существования и всестороннего развития личности. Разумеется, и в буржуазном обществе есть более или менее всесторонне развитые индивидуумы, но всестороннее развитие личности в этом обществе является, как говорит Маркс, призванием.
В целом же господствующий класс — буржуазия — ограничен. Ограниченность в капиталистических условиях состоит не только в выключении из развития угнетенного класса, но и в умственной ограниченности выключающего класса, и «нечеловеческое становится «уделом также и господствующего класса» («Немецкая идеология», т. IV , стр. 420).
Мир буржуа и лавочников, мир частных собственников как раз и является миром, где наиболее ярко выраженным, господствующим типом является средний индивид», «уравненная личность». Частная собственность нивелирует индивидуальности, подчиняет их себе, отвергает их. Частный собственник — капиталист — знает одну страсть — погоню за наживой, за увеличением своей собственности. Все личные чувства, страсти, эмоции, перегнивания, нравственность — все это окрашивается в определенные тона, насквозь пропитывается частнособственническим духом. Собственно, все эти человеческие чувства исчезают, остается одно чувство, одна страсть, одна нравственная норма, один непререкаемый закон — частная собственность, интересы своего благополучия. «Частная собственность» отчуждает индивидуальность людей, она их делает одинаковыми. Конечно, у каждого буржуа имеется некоторое индивидуальное своеобразие. Колупаев чем-то отличается от Разуваева, но различие это есть различие частнособственнических индивидуальностей, различие в способах обмана, надувания, мошенничества, частнособственнического брака, любви, эстетического отношения к действительности, отношения к наукам, искусству и пр. Индивидуальные различия людей совершенно несущественны, ибо все они развиваются в форме частной собственности.
Разве брак по расчету является в какой-либо мере проявлением индивидуальности частного собственника?!
Разве отношение буржуа к науке и искусству является формой проявления его свободной самодеятельности, а не подчинено его частнособственническим интересам, которые являются в конечном счете непререкаемым законом развития и упадка науки и искусства при капитализме?!
Разве взаимоотношения лавочников друг с другом хоть в малейшей степени напоминает проявление человеческих чувств, а не диктуются интересами личной прибыли?!
Разве в выборе буржуа своей сферы деятельности» проявляется движение его индивидуальности, интересы его личности?!
Но частная собственность отчуждает индивидуальность не только людей, но, как говорят Маркс и Энгельс, и вещей. Частная собственность имеет такие чудодейственные свойства, которые нивелируют и вещи, отнимают у них индивидуальные и особенные их признаки, все богатство их многокрасочного индивидуального существования и придают им лишь одно свойство: быть источником наживы. Маркс говорит, что земля ничего общего не имеет с земельной рентой, машина с прибылью. Эстетическое отношение частного собственника к природе движется в рамках или капиталистического, лавочнического использования ее или эстетского, беспредметного любования ею.
Мир природы, блещущий всеми красками жизни, для частного собственника, буржуа имеет одну краску — золотую. В золоте конкретизируется для него весь мир — люди, животные, деревья, машины, земля, картины, научные формулы, цветы, реки, ветер, леса, собственная жена, дети и сам он, со всеми своими чувствами. И подобно тому, как деньги в капиталистическом обществе являются всеобщим представителем богатства и в них стираются всякие конкретные формы богатства, подобно этому частная собственность является всеобщей формой существования этих людей, их сущностью, в которой стираются всякие, по крайней мере существенные индивидуальные различия.
Это поистине мир «средних индивидов», мир серого однообразия, мир, где царствует по сути один «тип», один «характер». Как этот мир средних буржуазных индивидов мало похож на людей эпохи Возрождения или даже периода Великой французской революции, когда представители буржуазии боролись за новые социальные отношения и выступали во всем «благородстве» людей, борющихся за интересы всех бесправных сословий!
Гаков в сжатых чертах основной «типический характер» буржуазного общества.
И в центре буржуазной литературы стоит именно этот «средний индивид», одними художниками правдиво и глубоко изображаемый, другими — искаженно и апологетически. Пролетарии не находили и не могли найти своего художественного отражения в буржуазной литературе, а если находили, как например у Золя, то неглубокое, неправдивое. Для того, чтобы написать настоящую книгу о пролетариях, для этого писателю нужно было бы, как говорит Лафарг, быть в непосредственной близости к «экономическому чудовищу» капиталистической фабрики, «проникнуть в глубину его существа, испытать на собственном теле его, когда и зубы дрожат от гнева на виновника пережитых ужасов». Это могли делать только такие пролетарские писатели, как А. М. Горький. Понятно, что писатели изображали главным образом основную фигуру капиталистического общества — частного собственника, буржуа, его чувства, страсти, нравственность.
Такие писатели, как Бальзак, Золя, Диккенс, Теккерей, Гоголь, Островский и задолго до них еще Шекспир с огромным талантом и знанием людей изображали мир «средних индивидов» — крупных и мелких буржуа, ростовщиков, стяжателей, приобретателей, весь этот конгломерат буржуазных людей, индивидуальность которых стерта их капиталистическим, частнособственническим существом.
Даже такие писатели, как Теккерей, более или менее благонравные буржуа, органически связанные с капиталистическим обществом, изображая мир «средних индивидов», были вынуждены становиться критическими реалистами» и писать об этом обществе, как об огромной «ярмарке тщеславия», где человеческие чувства и нормы морали расцениваются на вес золота.
Маркс неоднократно, и в «Капитале», и в «Немецкой идеологии» повторяет, что еще Шекспир «знал лучше наших теоретизирующих мелких буржуа», «как мало общего имеют деньги, эта самая общая форма собственности, с личным своеобразием, насколько они даже прямо противоположны ему», и Маркс в качестве образца приводит знаменитый диалог из «Тимона Афинского».
Тут золота довольно для того,
Чтоб сделать все чернейшее белейшим,
Все гнусное — прекрасным, всякий грех —
Правильностью, все низкое — высоким
и т. д.
Но с особенной остротой и яркостью, с поразительной глубиной реалистически представил, художественно выразил «типический характер» буржуазного общества Бальзак, этот великий знаток и критик буржуазных нравов и быта. В «Человеческой комедии» изображены десятки типов, внешне не похожих друг на друга, но проникнутых одной страстью, одной мыслью, одним чувством буржуазной наживы и собственности.
Это чувство является господствующей чертой всех типов Бальзака, всех его «индивидуальностей», старых и молодых, мужчин и женщин, любят они или ненавидят, приобретают или оказывают помощь», мошенников и «честных», скупцов и расточителей, умных и глупых.
С какой проникновенностью, с какой глубиной и умом некоторые персонажи Бальзака, сами раскрывая свои собственные чувства, опровергают вымыслы посредственных идеологов капитализма о буржуа, как о всесторонне развитой личности, как об идеале человека!
Вот что говорит один из таких персонажей, ростовщик Гобсек, человек, который сознательно делает «личный интерес» стяжателя сущностью своей «индивидуальности».
«У нас остается единственное правильное чувство, вложенное самой природой: инстинкт самосохранения. В нашей Европе этот инстинкт называется личным интересом. Если бы вы пожили с мое, то вы знали бы, что есть только одно материальное благо, ценность которого достаточно достоверна, чтобы человек мог им заниматься. Это... это золото. В зелоте сосредоточены все человеческие силы. Я путешествовал и видел: всюду равнины или горы; равнины наскучивают, горы утомляют; местность, стало быть, не значит ничего. Что же касается нравов, то человек везде одинаков: везде без исключения — борьба между бедным и богатым, везде она неизбежна; так уж лучше эксплуатировать, чем быть эксплуатируемым; всюду встречаются крепкие люди — они работают, и люди хилые — они мучаются; все удовольствия одинаковы, потому что чувства исчерпываются, и переживает их только одно — тщеславие. Тщеславие всегда одно и то же: это ясам. Тщеславие удовлетворяется только потоками золота. Наши прихоти требуют времени, физических средств или забот. И вот золото все это заключает в возможности и все дает в действительности
Гобсек, может быть, только наиболее яркий и откровенный представитель буржуазного мира «средних индивидов». Но таковы все Гобсеки, имя которым Горио, Растиньяк, Нюсенжен, Биротто и им же несть числа.
Когда мы говорили о «среднем индивиде» — буржуа, то это вовсе не означает, что среди них нет людей с сильными, мощными характерами, нет героев. Вовсе не так. Горио, Растиньяк, Нюсенжен и пр. — все они имеют сильный характер, все они являются, подлинными героями буржуазного общества; но об этих характерах очень хорошо сказал А. М. Горький в своем докладе на съезде писателей:
«Всем этим людям (т. е. людям, созданным «практикой буржуазии в XIX—XX веках» М. Р.) нельзя отказать в силе характеров, в гениальном умении считать деньги, грабить мир, затевать международные бойни для их личного обогащения, нельзя отказать в изумительном бесстыдстве и бесчеловечьи их дьявольски мерзкой работы». Знаменитый бальзаковский герой Нюсенжен очень яркая фигура, очень сильный характер, но тем не менее он средне-нивелированный буржуазный человек, у которого чувства, страсти, нравы диктуются его коммерческими интересами. Чем, собственно, отличается Нюсенжен от такого, тоже очень сильного характера, как Гобсек? Или от Горио? Все они для того, чтобы осуществить свои личные интересы, должны делать одно и то же дело, одинаково мыслить, рассуждать, поступать.
Вот какую прекрасную, можно сказать марксистскую, характеристику дает один бальзаковский персонаж Нюсенжену, как гениальному и вместе с тем «среднему индивиду».
«Его банкирский дом нечто вреде миниатюрного департамента. Чего там только нет: и казенные поставки, и вина, и шерсть, и индиго. Одним словом — все, на чем можно заработать! Его гений всеобъемлющ. Этот финансовый слон готов заняться продажей депутатов министерству или греков туркам. Для него коммерция, как сказал бы Кузен, есть совокупность разновидностей и единство специальностей. Банковская деятельность, рассматриваемая с этой точки зрения, превращается в политику, она требует незаурядных способностей и побуждает человека с характером стать выше законов честности, в пределах которой ему уже тесно» («Банкирский дом Нюсенжена»).
Бальзак, изображая буржуазный мио и его «типические характеры», прекрасно понимает — и в этом его огромная сила, — что личные чувства, личные страсти конкретизируются в коммерческих интересах. Он также прекрасно понимал, что оборотной стороной этой медали является разрыв, противоречие, непримиримость между материальными интересами и личными чувствами. Послушайте, что говорит о буржуазной любви другой бальзаковский персонаж из той же повести:
«— Господа, — сказал Бикену, — любовь, не предполагающая неразрывной дружбы, представляется мне лишь мимолетной связью. О каком полном отречении от своей личности может итти речь, когда человек что-то приберегает для себя? Примирить эти две противоположные и в равной мере безнравственные доктрины совершенно невозможно. По-моему люди, боящиеся безраздельно отдаться друг другу, должны быть убеждены, что эта связь рано или поздно кончится, и тогда — прощай, иллюзии! Любовь, не верящая в то, что она вечна, отвратительна! (Это прямо цитата из Фенелона). Не потому ли те, кто хорошо знает свет и его обычаи, так называемые порядочные люди, всегда одетые с иголочки, не стесняющиеся жениться на деньгах, твердят о необходимости полного разграничения между материальными интересами и чувствами?».
Иными словами говоря, мало ли какие претензии заявляют личные чувства, душа» и прочие вещи; мало ли, что индивидуум X не любит какую-нибудь У, зато у этой последней много золота, а золото «в возможности содержит в себе все блага и удовольствия мира се го». Попробуйте здесь примирить «материальные интересы и чувства»!
Возьмите мир «темного царства», мир купцов-самодуров, подхалимов и лизоблюдов, мир покорных и все терпящих рабов, темный мир, в который лишь изредка, на мгновение, проникает светлый луч , мир, который так ярко изобразил Островский с своих пьесах. Вряд ли можно дать более яркую характеристику этих людей, потерявших всякий человеческий индивидуальный облик, чем это сделал в своих великолепных и гениальных статьях об Островском Добролюбов.
... Наружная покорность, — писал Добролюбов, — и тупое, сосредоточенное горе, доходящее до совершенного идиотства и плачевнейшего обезличения, переплетаются в темном царстве, изображаемом Островским, с рабской хитростью, гнуснейшим обманом, бессовестнейшим вероломством. Тут никто не может ни на кого положиться: каждую минуту вы можете ждать, что приятель ваш похвалится тем, как он ловко обсчитал или обворовал вас; компаньон в выгодной спекуляции легко может забрать в руки все деньги и документы и засадить своего товарища в яму за долги; тесть надует зятя приданым; жених обочтет и обидит сваху; невеста-дочь проведет отца и мать; жена обманет мужа. Ничего святого, ничего чистого, ничего правого в этом темном мире: господствующее над ним самодурство, дикое, безумное, неправое, прогнало из него всякое сознание чести и права... И не может быть их там, где повержено в прах и нагло растоптано самодурами человеческое достоинство, свобода личности, вера в любовь и счастье и святыня честного труда» (Добролюбов, т. III, стр. 37).
Мы до сих пор ничего не говорили о крестьянстве, а здесь с огромной силой раскрывается ограниченность человека при капитализме. Общественное положение и бытие трудящегося крестьянства при капитализме и до него определили его общественное сознание, его психологию, чувства, нравы, взгляды, обычаи и т. д. Столетия мучительной работы на помещика и эксплуататора в отупляющих условиях деревни оставили на нем отпечаток животной ограниченности, тупости, забитости, всего того, что так антагонистично социальной природе коммунистического человека.
«Реальная производственная основа крестьянина — маленькое поле, маленький участок земли» (Маркс). Практическая деятельность на этой узкой базе «не требует большой хитрости, сноровки, никакого применения науки, не требует, следовательно, разностороннего развития, разнообразия талантов, сложности общественных отношений» (Маркс). Узкая и жалкая основа реальных отношений создает такую же ограниченную и бедную надстройку духовных отношений.
В «Восемнадцатом брюмера» Маркс остроумно заметил, что «окна для дома то же самое, что пять чувств для человека». Но крестьяне живут в жалких лачугах, в которых два-три окна являются уже роскошью, и поэтому понятно, как мало пищи для своего развития и обогащения имеют чувства крестьянина. Крестьянин находится вне всякого коллектива. Ему чуждо чувство общности, коллективности, он предоставлен самому себе и не имеет средств для своего личного духовного развития. Эта индивидуалистическая и частнособственническая форма существования обедняет его личность, превращает ее в «ходячее противоречие», закрывает все источники для всестороннего развития заложенных в ней индивидуальных задатков и способностей.
Все это нивелирует крестьянина, превращает и его в «среднего индивида», создает тот «сплошной быт», о котором с такой силой и грустью говорил Глеб Успенский. В его «Мелочах путевых воспоминаний» мы находим интересные рассуждения, свидетельствующие о глубоком уме этого писателя. Во время своего плавания по Каспийскому морю, услышав от встречных лодочников, что теперь «сплошь пошла вобла», у него слово «сплошь» ассоциируется со «сплошными» людьми. «Теперь пойдет все «сплошь». И сом сплошь идет целыми тысячами, целыми полчищами, так что его разогнать невозможно, и вобла тоже «сплошь идет». Миллионами существ «одна в одну», и народ пойдет тоже «один в один». И до Архангельска, и от Архангельска до «Адесты», и от «Адесты» до Камчатки, и от Камчатки до Владикавказа и дальше, до персидской, до турецкой границы... До Камчатки, до Адесты, до Петербурга, до Ленкорана — все теперь пойдет сплошное, одинаковое, точно чеканенное: и поля, и колосья, и земля, и мужики, и бабы, все одно в одно, один в один, с одними сплошными красками, мыслями, костюмами, с одними песням и... Все сплошное — и сплошная природа, и сплошной обыватель, сплошная нравственность, сплошная правда, сплошная поэзия, словом, однородное стомиллионное племя, живущее какой-то сплошной жизнью, какой-то коллективной мыслью и только в сплошном виде доступное пониманию» (разрядка наша М. Р.).
«Сплошной быт», «один в один, одно в одно» — это и есть то, что Маркс определяет как «средний индивид».
Недавно вышла книжка советского писателя Дубровина «Конец Самодуровки», в которой автор между прочим рассказывает о так называемом «свыкании» — одном обычае, существовавшем в деревне Самодуровке. «Свыкание» состоит в том, что парень, наметивший себе девушку в будущие жены, в течение определенного периода, года или зимы, спит с ней в одной кровати, они привыкают друг к другу. Но смысл этого «свыкания» в том, что парни испытывают половую воздержанность девушек, будут ли они преданными хозяйками и собственностью мужа, воздержанны ли они или быстро сдаются. В последнем случае парень бросает девушку, как не выдержавшую испытание». Или прочтите интересную в этом же отношении книгу Кочина «Девки».
Так любовь, семья, индивидуальные чувства мужчины и женщины подчиняются автоматически действующему фетишу частной собственности.
Таким образом художественная литература прошлого изобразила «типический характер» буржуазного общества, среднего, нивелированного в чувствах, страстях, мыслях, действиях человека, лишенного не только богатой, но почти всякой развитой индивидуальности. Это может звучать парадоксом, ибо капиталистическое общество — самое индивидуалистическое общество, где каждый индивидуум сам по себе и т. д. Однако хорошо известно, что индивидуализм человека ничего общего не имеет с развитием человеческой индивидуальности, а отсутствие последнего как раз и характеризует людей буржуазного строя.
В этой ограниченности человеческого материала, повторяем, состояла и неизбежная ограниченность буржуазной литературы и ее изобразительных форм. Надо хорошо себе уяснить, в чем именно состояла эта ограниченность. Ведь факты литературного развития показывают, что буржуазия, а еще до нее дворянство, аристократия выдвинули таких гениальных художников, как Данте, Шекспир, Гете, Бальзак, Толстой, Гоголь, Достоевский, величайших мастеров глубокого изображения человеческого характера, психологии, тончайших движений «души» человеческой и т. д. Нет ли здесь противоречия между этими фактами и утверждением о неизбежной ограниченности литературы прошлого? Разумеется, кет, ибо факт существования великих художников, высокоразвитой литературы является лишь свидетельством того, что действительность, стремительно развивающиеся общественные отношения достигли уже по сравнению с предшествующими периодами такой ступени развития, что они явились объективной основой высокого уровня художественного развития.
Ограниченность буржуазной литературы, помимо буржуазной, классовой ограниченности писателей, состояла в том, что она изображала людей, не вышедших еще из «предысторического» периода своего существования, людей, которые в силу объективных условий не могли развиваться «как им, по словам Чернышевского, следовало бы развиваться», людей, не развивавших, а, наоборот, подавлявших свои личные задатки, способности, таланты, стало быть, людей не с богатой своеобразной индивидуальностью, а с крайне ограниченным характером, умом, кругозором. Поэтому не случайно — и об этом совершенно правильно писал А. М. Горький, — что лучшие художники дворянства и буржуазии, наиболее дальновидные из них, были «критическими», «отрицающими» реалистами, в то время как утверждающими буржуазные нравы и порядки писателями были преимущественно если не пошляки, то второстепенные писатели, ограниченные и в своем общем кругозоре и в своих художественных способностях.
И сила Бальзака, Толстого, Гоголя, Достоевского и прочих была главным образом в их отрицании. Также не случайно то, что оригинальные, из ряда вон выходящие индивидуальности изображались главным образом в романтической литературе.
Но изобразительные художественные формы могут достигнуть своего полного совершенства и расцвета (хотя понятие полного» здесь, разумеется, очень относительно) лишь при наличии полноценного и совершенного объекта, в данном случае нового, не ограниченного капитализмом человека.
Советская литература с первых же дней своего существования имеет дело с иным «человеческим характером», с новым человеком, появившимся с новой эпохой.
Каков же «типический характер», создаваемый этой новой эпохой?
Исходным пунктом и основой коренного изменения человеческого характера, сознания, нравственности и т. п. является пролетарская революция, экспроприация экспроприаторов и практическое строительство социалистического общества. Только в этих революционных формах практической деятельности изменение обстоятельств совпадает с самоизменением людей. Идеалистические системы всех разновидностей представляют процесс изменения человека и его сознания как внутренний, имманентный процесс, происходящий в самом человеке, вне всякого отношения к окружающим его условиям, к строю общественных отношений.
Маркса и теорию исторического материализма идеалисты всегда обвиняли в недооценке роли человека в историческом процессе, в искажении человеческой «сущности», в снижении значения человеческих идей в общественном развитии. Идеалисты всех мастей противопоставляли теории исторического материализма свое псевдо-научное учение о существенных, движущих силах общества, согласно которому идеи человека правят миром. Комичность в этих утверждениях состояла в том. что эти рьяные защитники идей» человека, преувеличивая роль сознания и разума, отводя ему первое место, в действительности этим самым ограничивали роль разума, снижали его реальное значение.
Раздувая и преувеличивая значение разума в общественном развитии, приписывая ему свойства, не присущие его природе, идеалисты создают неправильные идеи, искажают сознание человека и в конечном счете превращают эту огромнейшую силу в мыльный пузырь, начиненный воздушными и беспочвенными фантазиями философов.
Маркс, впервые указавший и определивший подлинное место и роль разума и идей в общественном прогрессе, зависимость и взаимоотношения с экономическими, материальными отношениями общества, поднял человеческое сознание на неимоверную высоту. На знамени марксизма написаны слова: «Идеи, когда ими овладевают массы становятся материальной силой». Что может еще глубже и истиннее определить место и роль человеческих идей?!
Идеализм обусловливал всякого рода просветительские теории воспитания и изменения человека. Так как человеческая деятельность сводилась к деятельности человеческого разума, то философы торжественно и громогласно провозглашали, что усовершенствование сознания человека и тожественно с его самоизменением. «Святые» и «Единственные» философы Бруно Бауэр и Макс Штирнер объявляли, что саморазличение человека в мышлении есть единственно возможная разумная деятельность личности. Маркс показал цену всех этих открытий. Он показал, что теория этих мелких буржуа является лишь более или менее адекватным переводом в сознании их эмпирического общественного положения, как мелких буржуа.
... В сущности, — говорит Маркс, — он (т. е. святой Макс — М. Р.) «берет» не «мир», а только свою «бредовую фантазию о мире в качестве своей и присваивает ее себе. Он берет мир как свое представление о мире, а мир, как его представление, есть его представляемая собственность, собственность его представления, его представление как собственность, его собственность как представление, его собственное представление или его представление о собственности; и все это он выражает в несравненной фразе: Я отношу все к себе». (Собр. соч. Маркса и Энгельса, т. IV, 106 стр.).
Эти собственники «бредовых фантазий», ставящие знак равенства между собственными своими представлениями о мире и реальным миром, создают очень легкомысленные теории об изменении человека. Реальные общественные отношения, понимаемые как идеальные отношения, не так уж трудно переделать. Все зависит от «доброй воли» самих людей. Но «это — старая иллюзия, будто только от доброй воли людей зависит изменить существующие отношения и будто существующие отношения суть идеи. Изменение сознания изолированно от отношений, чем философы занимаются как профессией, ремеслом, само есть продукт существующих условий и неотъемлемо от них. Это идеальное вознесение над миром есть и теологическое выражение бессилия философов по отношению к миру. Их идеологическое бахвальство ежедневно опровергается практикой» (там же, стр. 364).
В другом месте Маркс и Энгельс пишут: «Штирнер» полагает, что коммунистические пролетарии, которые революционизируют общество и ставят производственные отношения и форму общения на новую базу, т. е. на самих себя как новых людей, на свой новый образ жизни, остаются при этом «прежними». Неустанная пропаганда этих пролетариев, дискуссии, которые они ежедневно ведут между собой, в достаточной мере доказывают, насколько они сами не хотят оставаться «прежними» и насколько они вообще не хотят, чтобы люди оставались «прежними». «Прежними» они остались бы только в том случае, если бы стали вместе с Санчо (т. е. с Штирнером — М. Р.) «искать вину в себе»; но они слишком хорошо знают, что лишь при изменившихся обстоятельствах они перестанут быть «прежними», и поэтому они проникнуты решимостью изменить эти обстоятельства при первой возможности. В революционной деятельности изменение самого себя совпадает с преобразованием обстоятельств» (т. IV, стр. 192, разрядка наша М. Р.).
Мы выше писали, что если рассматривать капиталистический период с самой общей точки зрения, то он представляет собой период распадания, раздвоения производительных сил и индивидов, материального производства и самодеятельности и т. д., хотя исторически это совпадало с огромным прогрессом в производительных силах, науке, искусстве и прочих областях. В противовес этому периоду эпоха строительства социалистического общества и само социалистическое общество представляет эпоху гигантского синтеза, синтеза производительных сил и людей, физического и умственного труда, материального производства и самодеятельности, труда и самоизменения, синтеза наук, искусств и т. д. Именно этот процесс прекращает распадение личности, ее уродливое и одностороннее развитие и создает личность цельную, богатую, ничего общего не имеющую со «средним индивидом» капиталистического общества.
Рассмотрим схематически основные черты этого процесса.
Производительные силы и индивиды. Пролетарски революция и обобществление основных средств производства коренным образом подрывают капиталистический способ производства и уничтожают разрыв, противоречие между производительными силами и индивидами. Производительные силы уже не противостоят индивидам, т. е. пролетариям, как чуждая и внешняя им сила. Уже в силу этого решающего фактора изменяется человеческий характер. «Самое присвоение этих сил, — пишут Маркс и Энгельс, — уже представляет собой не что иное, как развитие индивидуальных способностей, соответствующих материальным орудиям производства. Уже по одному этому присвоение некоторой совокупности орудий производства равносильно развитию некоторой совокупности способностей в самих индивидах».
Труд и самодеятельность индивидов. Неизбежным следствием этого является то, что труд, материальное производство людей совпадают с их самодеятельностью. Труд перестает быть изнурительной деятельностью на других, на эксплуататоров; он становится трудом на самих себя, на построение социалистического общества. Поэтому труд и производственная деятельность приобретают принципиально иной общественный характер, они становятся свободной жизнедеятельностью индивидов, их самодеятельностью. Это изменение не может не оказать огромного влияния на формирование человеческого характера, на развитие его индивидуальных способностей. «Только современные пролетарии, совершенно лишенные всякой самодеятельности, в состоянии добиться своей полной, уже не ограниченной самодеятельности, которая заключается в присвоении совокупности производительных сил и в связанном с этим развитии совокупности способностей».
«Только на этой ступени самодеятельность совпадает с материальной жизнью, что соответствует развитию индивидов в цельных индивидов и устранению всякой стихийности» (Там же, т IV, стр. 58).
Труд и самоизменение индивидов. Само собой разумеется, что материальная деятельность, ставшая свободной жизнедеятельностью индивидов, впервые совпадает с их самоизменением, т. е. революционный социалистический труд является единственной основой развития и обогащения людей.
Физический и умственный труд. Обобществление средств производства, социалистические производственные отношения уничтожают капиталистические формы разделения труда. Прекращается процесс раздвоения труда на физический и умственный, процесс сосредоточения физической деятельности на одной стороне и духовной деятельности — на другой. Эти двоякого рода деятельности сближаются, органически сливаются в индивиде, способствуя опять-таки превращению его в цельную, богато-развитую личность. Пролетариат и вся масса трудящихся, становясь хозяином производства, сами его организуют, планируют, технически развивают, овладевают науками, искусством. История как бы возвращается вспять, к объединению всей совокупности физической и духовной деятельности в цельном индивиде, но на несравненно и неизмеримо высшем уровне.
Коллектив и индивид. Если при капитализме могли быть только «суррогаты коллективности», «мнимые коллективности», противостоявшие индивидам, как нечто самостоятельное и чуждая им связь, то пролетариат создает подлинную коллективность, в которой индивиды находят и осуществляют свою личную свободу. «Только при действительной коллективности индивиды добиваются в своей ассоциации и с помощью этой ассоциации также и своей свободы» (Маркс и Энгельс).
В коммунистическом обществе, — говорит т. Сталин, — «личность, свободная от забот о куске хлеба и необходимости подлаживаться к «сильным мира», станет действительно свободной» («Вопросы ленинизма», стр. 394, 1929 г.).
Отличие социалистического коллектива пролетариата, берущего власть в свои руки и создающего новое общество, от капиталистических «суррогатов коллективностей» в том, что первый, уничтожая частную собственность, планомерно организуя производство, осуществляет контроль над условиями существования и развития индивидов. Индивиды не подвергаются в своем движении случайностям, и социалистический коллектив не только не противостоит им как нечто внешнее и чуждое, но предоставляет им все условия для самобытного индивидуального развития.
Рабочий, зараженный буржуазным и мелкобуржуазным индивидуализмом, анархически настроенный крестьянин — мелкий буржуа превращаются в социалистических коллективистов. Однако глубина и значение этого чудесного превращения состоят еще и в том, что индивид при этом не только не теряет своей индивидуальности, но впервые за весь исторический период человеческая индивидуальность освобождается от связывающих ее оков, и человек приобретает безграничные просторы для своего развития.
«Только в коллективе, — писали Маркс и Энгельс, — получает индивид средства, дающие ему возможность всестороннего развития своих задатков, и, следовательно, только в коллективе возможна личная свобода (IV, 65).
Именно потому, что пролетариат создает такие формы коллективности, «самобытное и свободное развитие индивидов перестает быть простой фразой.
Все это, плюс всякого рода творчество в административной, военной, политической, культурной, педагогической и многочисленных областях общественной деятельности создает такую реальную основу для расцвета личности, какую человечество не имело ни в одну историческую эпоху. Маркс и Энгельс писали, что «действительное духовное богатство индивида всецело зависит от богатства его действительных отношений». Вот это «богатство действительных отношений» и создает пролетарская революция.
На основе этих «богатых реальных отношений» изменяется весь облик человека, его чувства, страсти, переживания, его нравы, взгляды, понятия о страхе, смерти, любви, семье и пр. Это эпоха, где героизм, красота, талант, способности перестают быть редкими исключительными явлениями и им перестают удивляться. Односторонность и уродливость в духовном развитии индивида — вот что будет достойно удивления.
Такова центральная фигура, «типический характер», новой эпохи.
Весь переходный период является периодом формирования этого нового человека на основе революционного преобразования общественных отношений. Борьба с пережитками капитализма в сознании людей, процесс массового порождения коммунистического сознания протекают в жестокой классовой борьбе со старыми формами труда, со старыми привычками, взглядами, чувствами, тянущими назад, к капитализму. Но с победами и огромными успехами в области социалистического строительства связано развитие и рост новых людей, социалистически-сознательных работников. Мощное развитие социалистического соревнования и ударничества, коллективизация сельского хозяйства, тысячи и десятки тысяч замечательных примеров героизма, преданности делу коммунизма, которые проявляют рабочие, колхозники, являются ярким свидетельством того неоспоримого факта, что в нашей действительности утвердился и утверждается в массовом масштабе новый человек, имеющий столько же общего со «средним индивидом» капиталистического общества, сколько общего имеют социализм и капитализм.
Легко видеть, как огромны и сложны задачи советской литературы, каковы неограниченные возможности этой литературы, долженствующей художественно отразить «характеры» и «типы» социалистических людей, показать их отличие от ограниченных людей прошлого, выразить их богатейший внутренний мир, их боевое и радостное мировоззрение. Сравнение «типического характера» нашей эпохи с типическим характером» эпохи капитализма показывает не только неограниченные возможности художественного роста нашей литературы, но и необходимость новых методов, новых форм изображения и создания литературных типов.
Дело ведь в том, что советская литература должна изобразить нового человека, новый человеческий «характер», и поэтому, продолжая лучшие традиции буржуазной литературы, критически используя ее методы и формы создания литературного типа, она должна стать на высшую ступень художественного отражения. Это не абстрактное долженствование и не абстрактная возможность. Наша литература, несмотря на свою молодость, доказывает это лучшими своими произведениями. Мы не можем, к сожалению, похвастать тем, что нами уже создан литературный тип нового, формирующегося человека. Но то, что уже есть, дает полную возможность обобщить то новое в изображении «типических характеров», что внесла советская литература и что в дальнейшем получит свое развитие.
Об этом в следующей статье.