Испанская литература наших дней
Д. Выгодский
1
Еще так давно разговор о современной испанской литературе начинался с пресловутого 1898 года, года «катастрофы», года потери Испанией последних остатков столь великих некогда заокеанских владений.
Этот год, или вернее 1895—1898 годы, поставившие точку над старой Испанией, которая жила в течение нескольких веков за счет много раз превышающих ее площадь американских колоний, не без основания были восприняты самыми разнообразными слоями испанского общества, как годы величайших катастроф. Стало ясным то, что смутно намечалось в течение последних десятилетий, быть может веков. На историческом театре Испания из великой мировой монархии переходит на роль захолустной европейской державы, политически весьма малозначащей, экономически сильно отсталой.
Пессимизм, разочарование в политическом руководстве страны не перешло у писателей «поколения катастрофы» в борьбу против феодальной монархии, а вылилось либо в лирическую скорбь, либо в попытку утешить себя воспоминаниями славного прошлого. Большинство из них пытается уйти от современной действительности в «башню из слоновой кости» — torre de marfil — термин, столь же популярный, сколь и определяющий для испанской литературы первых трех десятилетий двадцатого века, термин, до сих пор еще отвечающий настроениям, как мы увидим ниже, некоторой части испанской мелкобуржуазной интеллигенции.
И только весьма немногие — можно назвать имя достаточно популярного у нас Бласжо-Ибаньеса, менее известного Переса Гольдоса и, к сожалению, абсолютно неизвестного Хоакина Дисента — решались остро ставить социальные вопросы и для своего времени и своей среды пореволюционному разрешать их.
Реакционная роль «поколения 98-го года» сказалась особенно ярко в последующий период. После новой катастрофы, после гибели испанского экспедиционного корпуса в Марокко в 1921 году и установления вскоре после этого диктатуры Примо де Ривера оно молчаливо солидаризовалось с новым режимом. И если некоторым из них, как например Унамуно, пришлось перенести за свои резкие высказывания и тюремное заключение и даже многолетнюю разлуку с родиной, то это было сущности скорее временной размолвкой в пределах одной социальной группы, нежели борьбой двух явно противостоящих один другому лагерей. Впоследствии, после ухода Примо де Ривера, правительство поняло свою ошибку и поспешило примириться с опасным «революционером», так как отлично понимало всю ценность его огромного реакционного влияния на буржуазную интеллигенцию, влияния, которое совпадало с интересами стоявших за монархией общественных сил.
Несмотря на эти два провала «поколения 98-го года», все же еще совсем недавно, года три назад, оно играло ведущую роль в испанской литературе, и когда говорили о новинках, о событиях литературы, то называли новую книгу Унамуно, новый роман Пио Бароха или Валье Инклана, новую пьесу Бенавенте.
Третьим испытанием и третьим провалом для поколения 98-го года была испанская революция 1931 года, события, непосредственно ей предшествовавшие и непосредственно за ней последовавшие.
В 1929 году европейский кризис, в достаточной мере затронувший и Испанию, заставил испанскую мелкобуржуазную интеллигенцию призадуматься. Весьма характерна некоторая эволюция, которую проделывает к этому времени мадридская «Литературная газета», орган «надполитической» молодежи, орган, пытавшийся объединить все силы литературы, независимо от возраста, социальной тенденции и политических устремлений авторов. Газета, до сих пор отметавшая всякие вопросы политического и социального порядка и ставившая это себе в величайшую заслугу, вынуждена была под влиянием стучавшихся во все двери требовании времени провести анкету на тему о роли литературы в общественно-политической жизни страны, о праве писателя на какую-то общественную роль. Взрощенные газетой писатели не посрамили своих воспитателей. Они отвечают в большинстве четко и прямо:
«Я думаю, что литература не имеет никакого отношения к политике».
Или:
«Среди социальных и политических боев в моей стране я всегда защищал чистоту искусства и готов и теперь снова настаивать на этом»[1].
Вопрос большинством голосов был решен в том смысле, в каком только и могла решить его «Литературная газета». И в этом единодушном утверждении потонули немногочисленные голоса, которые пытались, как например Сесар Арконада, заявить, что у них «все меньше интереса к вопросам эстетики», что «эстетика очень удобное убежище для всей молодежи».
И действительно, молодежь продолжает заниматься «чистым искусством», всячески оберегая его от пятен, которыми могло бы осквернить его прикосновение к вопросам, выходящим за пределы формальных и психологических исканий.
2
Однако то, на что можно было закрывать глаза еще в 1929 году, стало слишком заметно год спустя. 1930 год характерен небывалым количеством хорошо организованных забастовок и стихийных вооруженных выступлений. Декабрьское восстание 1930 года сопровождалось генеральной забастовкой в семидесяти процентах испанских городов. Наконец через несколько месяцев после этого произошла революция, решительно поставившая перед мелкобуржуазной интеллигенцией вопрос о политическом самоопределении, который всемерно старался замазать режим Примо де Ривера. Встал этот вопрос и перед писательскими кадрами. Ведь нужно же было — чорт возьми! — голосовать, выбирать депутатов в учредительное собрание. Нужно было подать голос, который почти атрофировался за годы диктатуры.
Попытки объединения писателей на почве какого-то нейтрального, аполитичного искусства, которые как-то удавались в период диктатуры, теперь потерпели крах. Даже «Литературная газета» потеряла под собой почву и вынуждена была прекратить свое существование. Не спас положения и тот почти единодушный восторг, которым встретила испанская интеллигенция свержение монархии и обещание «свободы». Очень скоро для более сознательной ее части стало очевидно, что в Испании в сущности ничего не изменилось, что республика, заигрывая и с пролетариатом, и с крестьянством, и с интеллигенцией, и с национальными меньшинствами, никому ничего не дала, не собирается дать.
Только старая гвардия реакционной буржуазии могла s при таких условиях остаться верной республиканскому правительству, она солидаризируется с ним, обнаруживая всю несостоятельность, никчемность, идеологическую пустоту либеральных идей недавнего прошлого. Унамуно, Пио Бароха, Хасинто Бенавенте, почти все «поколение 98-го года», три года назад олицетворявшее литературную Испанию, бывшее полпредом ее культуры в Европе и Америке, сразу оказалось плетущимся в хвосте.
Они группируют вокруг себя, сплачивают, объединяют и поддерживают все реакционные силы страны, ведут активное наступление на революционную литературу, стараясь отколоть от нее все неустойчивое, колеблющееся, трусливое, мечтающее в «твердой власти» найти защиту от бушующей над головами бури.
Надо сказать однако, что лагерь этот не велик и, главное, не опасен. Ничем не прикрытая реакционная сущность его для всех очевидна, мракобесие его откровенно и никого в обман ввести он не может. Тем не менее считаться с ним как с фактом, имеющим при нынешней ситуации в расстановке классовых сил Испании некоторые тенденции роста, приходится и замазывать его значение было бы ошибкой.
Объективно служит тем же целям, хотя и отмежевывается от первой, другая группа писателей, которая и по-сейчас еще продолжает отстаивать принципы «чистого» искусства, стоящего над политическими и социальными бурями и независимого от окружающей конкретной действительности.
Талантливейший представитель этой группы — Бенхамин Харнес идеалист я поклонник романтической старины. Он доказывает, что мудрость и красота являются основой жизни. Как типичный сторонник идеалистической эстетики, он делает из поэта сверхчеловека.
«Я нечто большее, хочу быть чем-то большим, чем человек: я хочу быть художником. А художник волен избирать свою тему. Если тема моей собственной жизни не годится мне, я ее отбрасываю»[2].
Но если поэт, по мнению Харнеса, свободен, то рабом в этой жизни является «обыкновенный» человек. Доказательством этой мысли служит один из лучших и популярнейших его романов «Теория марионетки»[3].
Случай, вернее бесконечное количество перекрещивающихся, пересекающихся, сталкивающихся случайностей — вот что определяет человеческую жизнь по мнению Харнеса. Использование этой темы это один из ставших довольно обычным для буржуазной литературы способов ухода от реальной действительности (все равно, мол, ничего не сделаешь!), различные варианты которого мы найдем и у Пиранделло, и у Джойса, и у французских сюрреалистов, и у разного рода защитников ассоциативного творчества.
О том, как трудно устоять на этих позициях под ураганным огнем потрясающих весь мир политических событий и социальных боев, говорят последние этапы творческого пути того же Харнеса, который пытается перейти к социальным темам (одно из последних его произведений — драма «Враг, который бежит»).
3
Уже в последние годы диктатуры в среде литературной молодежи началось некоторое брожение. Появились писатели, которых не удовлетворяло «чистое» искусство, которые прочно связывали свои художественные создания с социальными вопросами и конкретной действительностью.
В тот год (1929—1930), когда диктатура уже явно шаталась под напором непрекращающихся забастовок, восстаний и мятежей, вышел ряд книг:
В «Кротах» Исидоро Асеведо дается потрясающая картина условий труда астурийских горняков.
«Хусто евангелический» Хоакина Ардериуса, антирелигиозный роман большой силы, построенный на живом сегодняшнем материале, «Турбина» Сесара Арконады, «Магнит» Рамона X. Сендера, и целый ряд других произведений, берут на прицел различные явления общественной жизни и с большей или меньшей революционной сознательностью и смелостью критикуют их.
Вся эта литература, революционная для Испании тех лет, часто не договаривает своего слова до конца, редко видит положительные идеалы, не знает еще путей борьбы со злом, которое она видит, но во всяком случае впервые после многих лет ставит целый ряд наболевших вопросов. Она явно доказала, что революционные силы, несмотря на жестокую власть диктатора, не были раздавлены, что они клокотали внутри и быстро вырвались наружу, как только твердые устои власти чуть-чуть пошатнулись.
Может быть наиболее характерным для этого раннего периода испанской революционной литературы является роман Асеведо. Испанские писатели старшего поколения делали уже попытки обращаться к темам, посвященным быту горняков, наиболее многочисленной и наиболее передовой группе испанского пролетариата. Паласио Вальдес в «Погибшей деревне» рассказывает о рудниках Астурии. Он ненавидит их, они для него страшные пугала, которые оскверняют мирную землю грохотом, дымом, пороками. Конча Эспина, автор «Металла мертвых», напоминает буржуазную филантропическую даму, которая сентиментально жалеет «бедненьких» рудокопов и готова подать им милостыню, как нищему на паперти.
В лице Асеведо, много лет работавшего на рудниках Астурии, впервые в испанской литературе заговорил рудокоп, заговорил о рудокопах не человек со стороны, а человек, хорошо знающий не только технику эксплуатации земли, но и технику эксплуатации человека. Пролетарии Асеведо не осквернители мирной земли и не жалкие, раздавленные, капиталистами нищие, а борцы против капиталистической системы, борцы, верующие в лучшее будущее и сознательно к нему идущие. Это книга о борьбе пролетариата за свои права.
Однако только апрельский переворот 1931 г. и развернувшиеся классовые бои привели к тому, что революционное ядро литературы выявилось четко, отметая от себя все сомнительное, подделывающееся, подрывающее успехи литературного революционного движения. Подлинно революционный писатель по-настоящему растет и закаляется только в горниле классовой борьбы. Суровость и напряженность этой борьбы привели к тому, что в сравнительно короткий срок (3 года) испанская революционная литература и количественно и идейно чрезвычайно выросла и окрепла.
Знакомство с лучшими образцами советской литературы дало целому ряду испанских революционных писателей ту окончательную смелость суждений, которой им на первых порах не хватало. Регулярная связь с МОРП’ом и с советскими писателями служит для них постоянной самопроверкой и ведет к все более четкой кристаллизации революционных элементов, объединяющихся ныне вокруг «Ассоциации революционных писателей и художников Испании» и ее органа «Октября»[4].
Поездки в Советский союз поэта Рафаэля Альберти в 1932—1933 г., Рамона X. Сендера летом прошлого года также немало способствовали росту не только этих авторов, но и испанской революционной литературы в целом. Предстоящая встреча испанских писателей с нашими на Съезде писателей несомненно также будет чрезвычайно плодотворной.
4
Если говорить о конкретных достижениях испанской революционной литературы, то придется остановиться в первую очередь на творческом развитии трех прозаиков, имена которых мы уже назвали, на трех писателях, подошедших каждый своим путем вплотную к революционным позициям.
Рамон X. Сендер известен советскому читателю, некоторые вещи его переведены на русский язык, в наших журналах появлялись статьи о нем. Любопытен жизненный путь этого писателя, изложенный им в автобиографии, которую он любезно прислал автору этих строк и которую мы позволим себе привести почти полностью:
«Родился я 3 февраля 1901 года в Альколеа де Синка в провинции Уэска. Родители были мелкие земледельцы. В одиннадцать лет начал посещать духовную школу в Реус. Семья переселилась в Сарагосу, и в четырнадцать лет я отправился туда же продолжать учение. Религиозная и мелкобуржуазная обстановка, в которой я развивался, оказалась мне не по нутру, и я оставил ее, начав работать аптекарским учеником. Я учился на собственный счет. В шестнадцать лет переселился в Мадрид, продолжая работать в аптеке, и, эмансипировавшись от семьи, поступил в Центральный университет на философско-литературный факультет, но вскоре бросил его и стал принимать участие в революционных выступлениях.
Когда в Берлине были убиты Роза Люксембург и Карл Либкнехт, в Мадриде состоялось несколько выступлении в знак протеста; в одном из них я принимал участие, одновременно опубликовал несколько статей в левой печати. Пользуясь моим несовершеннолетием, родители судебным порядком потребовали моего возвращения, и мне пришлось подчиниться и вернуться домой. Семья переселилась в Уэску, и здесь я дожидался совершеннолетия, работая главным редактором в аграрной газете «Земля».
В двадцать лет я отправился в Марокко. Я проделал колониальный поход и из него выросла моя книга «Магнит», которую я напечатал несколько лет спустя. Вернувшись в Мадрид, я вошел в редакцию газеты «El sol» и работал там все годы диктатуры Примо де Ривера. В то же время я постоянно принизал участие в революционных выступлениях. Одно из таких выступлений подавило меня под угрозу расстрела в Сеговии; мне удалось бежать, однако спустя некоторое время я был арестован и посажен в тюрьму в Мадриде. Воспоминания о тюремном заключении вылились в книгу «О. Р.» («Orden Publico» — «Общественный порядок»). Результатом работы в «El sol» явились статьи об американской международной политике и книга «Религиозная проблема в Мексике», вызвавшая серьезную полемику и дебаты. Те же антирелигиозные тенденции нашли отражение в книге «Слово стало полым», написанной в форме романа.
После падения диктатуры необходимо было уточнить свои пути; я оставил «Es sol», чтобы отдаться социальной борьбе с более четких позиций, и вступил в Национальную Конфедерацию Труда, продолжая непрерывно работать в революционной рабочей печати. Эта работа вызвала ко мне враждебное отношение буржуазной интеллигенции, которая квалифицировала меня как пролетарского писателя».
К этому надо прибавить, что Сендер за последний год пошел еще дальше по пути уточнения своих классовых позиций. В диалоге с испанской компартией, публикованном в прошлом году на страницах коммунистической газеты «Мундо обреро», он заявил о своих марксистско-ленинских убеждениях, а, уезжая в том же году из СССР, он в прощальном письме к советским товарищам писал между прочим:
«Если европейский капитал будет по-прежнему запутывать клубок международной политики, то в каждом из нас вы найдете солдата... Наш фронт — это общий фронт борьбы. Для меня это явилось прямым откровением в Союзе. 1осле того, что я увидел здесь, нет больше места для интеллигентских сомнений. Одной гимнастеркой, одной винтовкой стало больше в траншеях. Вот в простейшем его виде синтез всех моих впечатлений в час моего отъезда. Когда приехал к вам, я был интеллигентом. Сегодня от вас уезжает солдат — фронта социалистической борьбы и строительства».
Первым крупным произведением Сендера был роман «Магнит», сразу выдвинувший автора в первые ряды испанских писателей. Этот роман, написанный исключительным мастерством, рассказывает о марокканских событиях 1921 года, тогда рифы разгромили под Ануалом испанский экспедиционный корпус. Автор только описывает ужасы войны в безводной, раскаленной африканским солнцем пустыне (в описании ужасов Сендер не уступает таким «мастерам ужасов», как Ремарк), он видит и вскрывает истинные причины этих ужасов. «Родина — о акции, принадлежащие акционеру, и борьба за родину — это борьба за акции, никогда не принадлежащие тому, кто на своих плечах эту борьбу выносит»[5]. Автор вместе со своим героем ненавидит виновников войны, ненавидит строй, второму эта война нужна. Но протест его — еще стихийный протест. Он не чает еще, какими средствами бороться.
Прямых путей к решительной войне против войны и всего режима, создающего ее, он еще не видит.
Элементы анархического бунтарства, отвлеченного индивидуалистического понимания слова «свобода» свойственны книге Сендера «Общественный порядок», посвященной испанской тюрьме и ее обитателям, книге, несомненно уступающей как по своим художественным достоинствам, так и по идеологической наполненности и «Магниту» и новому его крупному произведению «Семь красных воскресений»[6].
«Семь красных воскресений» — художественный и идеологический триумф Сендера, возбудивший огромную полемику, которая приняла подлинно-классовый характер. Это книга об уличных боях испанского пролетариата, о поражениях и победах его. «Книга моя, — сознается автор, — конечно не пролетарская, не вполне марксистская», и это верно. Верно не только потому, что Сендер в этой книге весь в плену (как увидим, добровольном) анархистской фразеологии, но и потому, что последнего, решительного слова он в ней не говорит, для него еще недостаточно отчетливо видна цель борьбы.
Тем не менее революционное значение этой книги неоспоримо, и в Испании, где анархо-синдикалистские настроения до сих пор сильны и являются одним из серьезных препятствий на пути революционного пролетариата, ей суждено еще и впредь играть большую положительную роль. «Мне думается, — говорит автор о своей книге, — что этой книгой я помог рождающемуся испанскому коммунизму в трудной борьбе за ликвидацию мелкобуржуазного анархизма, являющегося еще большой политической силой в среде испанских рабочих и крестьян. Мне казалось, что для того, чтобы ликвидировать анархистские тенденции в собственном сознании, с одной стороны, а с другой, чтобы приобрести положительное влияние на анархистские рабочие слои, я должен был говорить их языком, пользуясь их эмоциональными способами выражения Политически книга явилась анархистской книгой против анархизма»[7].
После пребывания в Советском союзе Сендер опубликовал две новые книги, но обе они не ставят перед собой художественных задач. Одна из них — это развернутый отчет обо всем виденном и продуманном им во время пребывания в СССР. Вторая книга тоже носит характер репортажа и посвящена истории расстрела жителей деревни Касас Вьехас социал-демократическими заправилами испанской республики.
Если для Сендера, долгие годы находившегося в плену анархистских идей, путь перестройки был мучительным и трудным, то, невидимому, с большей легкостью, но с не меньшим успехом проделал его Хоакин Ардериус.
«Я родился, — сообщает он, — в Лорке, в провинции Мурсия в апреле 1890 г. В восемь лет меня отдали в коллегию одного ордена, потом я перешел в другую коллегию, доминиканцев, из которой меня выгнали.
В 1905 году я отправился в Льеж с намерением стать хорошим инженером. Там я познакомился с рядом русских революционеров-эмигрантов и вернулся в Испанию, нисколько не продвинувшись в науках, но зато горя великим революционным пылом. В Испании я отдался самым странным занятиям, среди которых была и торговля лошадьми в компании друзей-цыган. Таким образом я исколесил всю Испанию, пока не напечатал моей первой книги стихов «Мои нищие».
Но через несколько месяцев после опубликования этой книги мне опротивела атмосфера литературного Мадрида, и я с женой и дочерью уехал в деревню Лорке. Там я стал вести жизнь настоящего крестьянина. Я испытал на себе всю тяжесть этой жизни, и в 1922 г. отправился в Лион работать на стекольном заводе. В конце 1923 г. я снова вернулся в Мадрид и напечатал роман «Так меня оплодотворил Заратустра». В этом же году, в 1923, диктатор Примо де Ривера произвел государственный переворот. Вся моя деятельность с этого дня и вплоть до провозглашения республики сводилась к жестокой борьбе против Альфонса XIII и его диктаторов. Неоднократно я сидел в тюрьме за выступления против монархии. Когда была провозглашена республика, я вступи х в компартию и опубликовал роман «Крестьяне».
Хоакин Ардериус — один из тех испанских писателей, которых революционные события заставили отказаться от общественно-политического безразличия и занять определенные позиции в развивающейся с каждым днем борьбе революционного пролетариата против буржуазной республики.
Книга его «Хусто евангелический» является одним из первых революционных произведений новейшей испанской литературы.
Следующий его роман «Крестьяне»[8] очень большой шаг вперед. Это роман о послереволюционной испанской деревне сегодняшнего дня.
Роман написан яркой художественной кистью, дает целый ряд характерных фигур и хорошо рассказанных эпизодов[9].
6 (где начинался пункт 5 — непонятно)
Сесар Арконада, как и всякий интеллигент из мелкобуржуазной среды, в молодости метался, «написал несколько книг, которых нигде не печатал, много читал, переживая периоды внутренней тревоги»[10]. Он увлекался футуризмом и другими модными в столице течениями, увлекался музыкой и написал книгу о Дебюсси, потом серьезно занимался кино и опубликовал два исследования о киноактерах.
«Только в редкие периоды моей жизни, — говорит Арконада, — я порывал связь с политикой. Подростком я симпатизировал социализму. Позднее я убедился, что демократия и либеральный строй переживают тяжелый кризис. Теперь я коммунист. Это естественный конец. Иначе и не могло быть».
Сейчас Арконада является одним из руководителей революционного кино[11] и ведет большую работу по сплачиванию сил вокруг Ассоциации революционных писателей и художников Испании.
Его роман «Турбина» — первая попытка создать революционный роман, попытка, которая ему не удалась. «В этом романе, — говорит автор, — я хотел изобразить в форме художественного повествования победу прогресса и техники над любовью ко всему таинственному, над рутиной и мелким плутовством, свойственным на тему крестьянству».
Отлично понимая необходимость и неизбежность победы городской техники над деревенской темнотой, Арконада тем не менее и сам, вместе с некоторыми из своих героев, скорбит о нарушении цельности пейзажа, об исчезающем в лучах электрических фонарей лунном сиянии. Новый роман Арконада «Бедняки против богачей»[12] большая удача автора. С ним вполне можно согласиться, что «это роман пролетарский, достаточно прямой и жесткий, об испанской революции». Недаром этот роман вызвал настоящую бурю возмущения в социал-фашистоком лагере, увидевшем в жестокой критике клевету на молодую республику. Недаром, с другой стороны, этот роман является предметом оживленных дискуссий в рабочих аудиториях.
Как и в романе Ардериуса, революционная борьба здесь терпит поражение. Крестьян бьют, замучивают, расстреливают в застенках гражданской гвардии. Все это иллюстрирует основную мысль автора, что переход от монархии к республике крестьянам не дал ничего. Крестьянский вопрос как был, так и остался самым тяжелым вопросом испанской общественной жизни. И сейчас, пожалуй, положение крестьянства ухудшилось. В показе и в доказательстве этого положения — политический смысл романа. Но автор не впадает в пессимизм. Маленькие, хотя бы и временные победы, умение извлечь хороший урок из поражения, а главное — полная уверенность в окончательной победе, твердая вера в огромную силу коллектива поддерживают бодрость героев Арконада и организуют сознание читателя в сторону подлинной революционности.
7
Значительны достижения испанской революционной литературы и в области поэзии.
В лице Рафаэля Альберти на сторону революционного пролетариата перешел один из крупнейших поэтов Испании. Он пришел из рядов поклонников чистого искусства, принеся с собой всю изощренную технику, все мастерство стиха, которому он учился у народной поэзии. Теперь он пишет о борьбе эстремадурских крестьян за землю, о Красной армии, о безработных, о защите СССР.
Рядом с ним следует назвать и молодого поэта Пла-и-Бельтрана, уже занимающего определенное место в интернациональной революционной поэзии. Его стихи теперь почти всегда являются откликом на главнейшие этапы борьбы испанского пролетариата и крестьянства.
Массовое революционное движение в испанской литературе, в частности поэзии, растет, крепнет и углубляется с каждым днем, притягивая к себе все лучшее, талантливое и честное из писательской среды.
Непрекращающаяся в Испании ни на один день классовая борьба, обостряющиеся день ото дня классовые противоречия в капиталистическом мире, с одной стороны, и очевидные гигантские успехи Советского союза — с другой, — все это сулит дальнейшее размежевание остающихся еще аморфными групп мелкобуржуазной интеллигенции и дальнейшее усиление ее революционного крыла.
Saceta Literaria, 15/VI 1930 г. ↩︎
«El mosesor inutii», Madrid, 1931, p. 16. ↩︎
«Teoria de rumbol» (1930). ↩︎
Подробнее о советской литературе в Испании см. статьи Ф. Кельина («Интернациональная литература» 1933 г. № 1) и Д. Выгодского («Звезда?» 1931 г., № 10). ↩︎
В этом отношении любопытно сравнить роман Сендера с другим испанским романом, посвященным тем же событиям, — «Организованное варварство» Фермина Галана, руководителя военного восстания в Хака в декабре 1930 г., рассрелянного правительством Альфонса ХШ. Галан в своем романе подчеркивает классовую солидарность испанской и марокканской буржуазии. ↩︎
«Магнит». Пер. Д. Выгодского, М. 1933. «Три гроба». «Резец». 1933, №23 «Семь красных воскресений» (отрывок). «Интернац. Литература», 1933, № 4 и др. ↩︎
«Интернациональная литература», 1933, № 4. ↩︎
Русский перевод в «Звезде», 1932, X» 8, 12. ↩︎
Продолжением его является отрывок «Закон о побеге», опубликованный в № 4 «Интернациональной литературы» за 1933 г. ↩︎
См. его автобиографию в «Интернациональной литературе». № 4, 1933 г. ↩︎
Вместе с Хуоном Пикерасом возглавляет издающийся в Париже журнал революционного кино. ↩︎
Русский перевод Б. Загорского. ГИХЛ, 1934 г. ↩︎